Ирония судьбы. Блядское словосочетание проскальзывает в моей голове и устремляется куда-то вдаль, создавая эффект полного отсутствия, на деле же обладая эффектом бумеранга. Она (ирония) преследует меня. Шаг за шагом. Возможно, на шаг впереди меня, иначе бы я уже давно сжал ее в своих ладонях и выбросил как ненужный мусор. Бессердечная сука. Что-то похожее я слышал от шелдона Купера из теории большого взрыва, но если он вёл речь о гравитации, то я — об иронии судьбы. От этих, совсем новых для меня мыслей становится не по себе. С каких пор я цитирую глупые американские сериалы для фриков и бездельников? С каких пор я превратился в американского фрика и бездельника? Ну вот, снова она — ирония судьбы, вернулась бумерангом. Черт бы ее побрал.

Я выключаю воду, хватаю первое попавшееся полотенце под руку и выхожу из душа. Неудивительно, что подобные мысли меня посетили именно там. Вообще, для меня душ это не только способ очистить тело, но и место, в котором можно привести в порядок и мысли. Кому нужен психолог, когда есть возможность принять горячий душ, разложить все в голове по местам, да и к тому же сэкономить пару тройку зелёных?
Мой взгляд ненароком бросается в зеркало. Что я там вижу или кого? Я вижу незнакомого мне человека с полным отсутствием желания познакомиться и узнать его поближе. Предполагаю, что такое же впечатление я и создаю у людей.
— Привет, я Джей Альварес, – говорю я своему отражению и морщусь, потому что это звучит отвратительно, особенно из моих уст — уст итальянца. Итальянца, который косит под испанца, да и к тому же разговаривает с таким акцентом, что с первого раза и не разобрать откуда он вообще "понаехал". Посещать индивидуальные курсы английского было частью моей той самой жизни, но никто не упоминал, что британский английский и американский английский это разные по звучанию языки. Я и сам, конечно же, не задумывался об этом, потому что америка для меня всегда была не более чем просто словом или определенной частью света. Оказаться здесь в 28 лет совершенно одному никаким образом не входило в мои планы. Но я здесь.
Снова смотрю в зеркало и пытаюсь улыбнуться — выходит коряво и больше напоминает улыбку человека, сбежавшего из психбольницы. Я понимаю, что мне необходимо слиться с толпой постоянно улыбающихся американцев. В италии, как многие считают, живет тоже достаточно улыбчивый и жизнерадостный народ, но я с такими, по правде говоря, почти не сталкивался, а крутился в кругах серьезных лиц и улыбка скорее была чем-то вроде снисходительности или лояльности. Никогда раньше не задумывался и только сейчас осознал, что я, блять, даже улыбаться не умею. Неужели я потерял все шансы стать своим?

Желание стать своим у меня также отсутствовало как и улыбаться собственному отражению. Я не жил жизнью затворника; несколько раз я от скуки устраивал себе экскурсии по местным барам, находящимся в противоположном конце города. Я не скрывался, но и не предпочитал слишком светить лицом в центре и своём районе. Заводил пару никчемных и ненужных знакомств, просыпаясь в чужих кроватях бежал практически не оглядываясь назад и не вспоминая событий прошлой ночи.
Факт в том, что я не умею ни доверять, ни дружить. Я даже элементарно не знаю собственных соседей, так как никогда не пересекался с ними. Мне было глубоко поебать на различные социальные стереотипы и совершенно не хотелось заводить общение с кем-либо. Ну и какой придурок сказал, что человек это стадное животное? Мне всегда комфортно в собственной компании, я сам себе пиздатый собеседник, да и самостоятельно могу посмеяться над собственными шутками.

Я отбросил все унылые и ни к чему не приводящие попытки улыбаться и направился на кухню за очередной бутылочкой пива. К американскому пиву мне пришлось привыкать достаточно долго. После первых глотков — откровенно тянуло блевать, но спустя пару банок я перестал реагировать на тошнотворный рефлекс и сейчас вполне себе наслаждаюсь этим напитком. Не напиток богов, конечно, но распивать в одиночку виски, коньяк или, к примеру, вино мне не хотелось. Я был уверен, что могу спиться, если начну. А если начну, то уже не закончу.

Открыв холодильник, я обнаружил, что прикончил все свои запасы пива, впрочем, не только пива, но и в целом из еды у меня оставалось целое нихуя. Я редко себе готовил, обходясь купленными полуфабрикатами и пивом. Как же мерзко осознавать, что я становлюсь типичным американцем. Что дальше? Каждое утро начинать с кофе и завтрака из in’n’out? Обедать и ужинать бургерами оттуда же? Отрастить огромный живот и жопу и ненавидеть трампа? Не очень-то и радужное будущее.
Моя жизнь поделена на до/после, и я скучаю. Я скучаю по прошлому и ненавижу своё настоящее. Не понимаю как я себя не загнал в депрессию ещё подобными мыслями.
Антидепрессант. Вспоминаю, что нужно сходить за пивом в магазин и поэтому быстро натягиваю джинсы и толстовку. По привычке (странной и как оказалось, абсолютно неудачной) выглядываю в окно из-за штор.
Понимаю свою ошибку только тогда, когда чувствую на себе чей-то пристальный взгляд, пожирающий меня глазами. Я поднимаю голову и действительно начинаю понимать смысл выражения «сердце ушло в пятки». Я не знал, куда оно успело уйти за эти три секунды, но постарался быстро сориентироваться и вернуть его на место и даже не подал виду, что растерялся.
Ирония судьбы? Блядская сука.
За окном напротив моего дома стояла тень моей прошлой жизни. Мне даже показалось, что я будто снова услышал итальянскую речь. Будто снова стою в доме одного из сицилийских кого и обговариваю план наших дальнейших действий.
Я быстро задернул штору, надеясь, что она меня не узнает. Я искренне верил — прошло уже достаточно много времени для того, чтобы остаться инкогнито, да и лицо мое успело покрыться толстым слоем щетины.

[float=right]
////////////////////////////////
и мы опять играем временами
в больших амфитеатрах одиночеств,
и те же фонари горят над нами,
как восклицательные знаки ночи
//////////////////////////////// [/float]
Ирония судьбы. Мысль внезапно проскальзывает в моей голове и устремляется куда-то вдаль, создавая эффект полного отсутствия, на деле же обладая эффектом бумеранга. Она (ирония) преследует меня. Шаг за шагом. Возможно, на шаг впереди меня, иначе бы я уже давно сжал ее в своих ладонях и выбросил как ненужный мусор. Бессердечная сука. Что-то похожее я слышал от шелдона купера из теории большого взрыва, но если он вёл речь о гравитации, то я — об иронии судьбы. От этих, совсем новых для меня мыслей становится не по себе. С каких пор я цитирую глупые американские сериалы для фриков и бездельников? С каких пор я превратился в американского фрика и бездельника? Ну вот, снова она — блядская ирония судьбы, вернулась бумерангом, черт бы ее побрал.

Я выключаю воду, хватаю первое попавшееся полотенце под руку и выхожу из душа. Неудивительно, что подобные мысли меня посетили именно там. Вообще, для меня душ это не только способ очистить тело, но и место, в котором можно привести в порядок разум. Кому нужен психолог, когда есть возможность принять горячий душ, разложить все в голове по местам, да и к тому же сэкономить пару тройку зелёных?

Мой взгляд ненароком бросается в зеркало. Что я там вижу или кого? Я вижу незнакомого мне человека с полным отсутствием желания познакомиться и узнать его поближе. Предполагаю, что такое же впечатление я и создаю у людей.
— Привет, я Джей Альварес, – говорю я своему отражению и морщусь, потому что это звучит отвратительно, особенно из моих уст — уст итальянца. Итальянца, который косит под испанца, да и к тому же разговаривает с таким акцентом, что с первого раза и не разобрать откуда он вообще "понаехал". Посещать индивидуальные курсы английского было частью моей той самой жизни, но никто не упоминал, что британский английский и американский английский это разные по звучанию языки. Я и сам, конечно же, не задумывался об этом, потому что америка для меня всегда была не более чем просто словом или определенной частью света. Оказаться здесь в 28 лет совершенно одному никаким образом не входило в мои планы на жизнь. Но я здесь.

Снова смотрю в зеркало и пытаюсь улыбнуться — выходит коряво и больше напоминает улыбку человека, сбежавшего из психбольницы. Я понимаю, что мне необходимо слиться с толпой постоянно улыбающихся американцев. В италии, как многие считают, живет тоже достаточно улыбчивый и жизнерадостный народ, но я с такими, по правде говоря, почти не сталкивался, а крутился в кругах серьезных лиц и улыбка скорее была чем-то вроде снисходительности или лояльности. Никогда раньше не задумывался и только сейчас осознал, что я, блять, даже улыбаться не умею. Неужели я потерял все шансы стать своим?

[float=left]

если я не стою за себя,
то кто встанет за меня?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
если я только за себя,
то кто я?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
если не сейчас, то когда?

[/float]
Желание стать своим у меня так же отсутствовало, как и улыбаться собственному отражению. Я не жил жизнью затворника; несколько раз я от скуки устраивал себе экскурсии по местным барам, находящимся в противоположном конце города. Я не скрывался, но и не предпочитал слишком светить лицом в центре и своём районе. Заводил пару никчемных и ненужных знакомств, просыпаясь в чужих кроватях, бежал, практически, не оглядываясь назад и не вспоминая событий прошлой ночи.
Факт состоит в том, что я не умею ни доверять, ни дружить. И даже элементарно не знаю собственных соседей, так как никогда не пересекался с ними. Мне было глубоко поебать на различные социальные стереотипы и совершенно не хотелось заводить общение с кем-либо. Ну и какой придурок сказал, что человек это стадное животное? Мне всегда комфортно в собственной компании, я сам себе пиздатый собеседник, да и самостоятельно могу посмеяться над собственными шутками. Главное, никому об этом не рассказывать, иначе вкупе с моей улыбкой меня точно примут в ближайшем психиатрическом отделении.

Я отбросил все унылые и ни к чему не приводящие попытки улыбаться и направился на кухню за очередной бутылочкой пива. К американскому пиву мне пришлось привыкать достаточно долго. После первых глотков — откровенно тянуло блевать, но спустя пару банок я перестал реагировать на тошнотворный рефлекс и сейчас вполне себе наслаждаюсь этим напитком. Не напиток богов, конечно, но распивать в одиночку виски, коньяк или, к примеру, вино мне не хотелось. Я был уверен, что могу спиться, если начну. А если начну, то уже не закончу.

Открыв холодильник, я обнаружил, что прикончил все свои запасы пива, впрочем, не только пива, но и в целом из еды у меня оставалось целое нихуя. Я ощутил глубокое разочарование. До чего дошла моя жизнь? Причина моего разочарования - отсутствие пива в холодильнике. Я редко себе готовил, обходясь купленными полуфабрикатами и пивом. Как же мерзко осознавать, что я становлюсь типичным американцем. Что дальше? Каждое утро начинать с кофе и завтрака из in-n-out? Обедать и ужинать бургерами оттуда же? Отрастить огромный живот и жопу и ненавидеть трампа? Не очень-то и радужное будущее.

Моя жизнь поделена на до/после, и я скучаю. Я скучаю по прошлому и ненавижу своё настоящее. Не понимаю как я себя не загнал в депрессию ещё подобными мыслями, от которых не могу избавиться. Они — словно впившиеся намертво в кожу клещи, высасывающие из меня жизнь. 

Антидепрессант. Вспоминаю, что нужно сходить за пивом в магазин и поэтому быстро натягиваю джинсы и толстовку. По привычке (странной, и, как оказалось, абсолютно неудачной) выглядываю в окно из-за штор.
Понимаю свою ошибку только тогда, когда чувствую на себе чей-то пристальный взгляд, пожирающий меня глазами. Я поднимаю голову и действительно начинаю понимать смысл выражения «сердце ушло в пятки». Я не знал, куда оно успело уйти за эти три секунды, но постарался быстро сориентироваться и вернуть его на место и даже не подал виду, что растерялся.
Ирония судьбы? Блядская сука.
За окном напротив моего дома стояла тень моей прошлой жизни. Мне даже показалось, что я будто снова услышал итальянскую речь. Будто снова стою в доме одного из сицилийских членов клана и обговариваю план наших дальнейших действий.
- Блядь, - хрипло вырывается у меня, и я резко задергиваю штору, надеясь, что она меня не узнает. Я искренне верил — прошло уже достаточно много времени для того, чтобы остаться инкогнито, да и лицо мое успело покрыться толстым слоем щетины. Я пытался себя успокоить тем, что уже действительно много изменилось и я стал совсем другим, но все оказалось тщетно. Я почувствовал, что мой маленький американский мирок, в котором я спокойно жил — ждет революция, из которой я выйду поверженным. Но я не собирался сдаваться.
[float=right] в о р в а л с я на марафон своей жизни

б е ж а л со скоростью мысли[/float]
д ж и о терпко отзывается неприятным покалыванием по всему телу. Я уже отвык от этого имени и меня буквально передергивает от него, снова и снова возвращая в пучину тех последних дней, недель. Ринальдо Лаззари, ну конечно же. Я бы, возможно, и не запомнил его, как и всех остальных, если бы именно его дело не было одним из моих последних. Его подставили и упекли за решетку, как лишнее звено в мафиозной системе.
д ж и о я слышу свое имя, даже сквозь закрытые окна. Не понимаю, сколько эмоций вложено в это. Отчаяние? Злость? А может отчаяние и злость вместе?

Я чувствую раздражение, когда слышу повторный возглас и указание выйти. У меня нет желания разбираться с этой итальянской девчонкой, которая мне может создать дополнительные проблемы. Я задумываюсь о том, что игнор — это прекрасный подход, но зная, сицилийский нрав и горячую кровь ринальдо лаззари, которая, вероятно, передалась и ей, все же не решаюсь идти этим путем.
Я не тороплюсь выходить, чтобы дать ей прийти в себя. Я смутно представляю, что ей нужно от меня, но судя по ее реакции настроена она весьма воинственно, а навыка успокоения разъяренных итальянок у меня нет. Я обладаю лишь одним уникальным навыком успокоения и усмирения - пистолетом. Сомневаюсь, что ей это понравится, хотя кого это волнует? Слишком изощренный и опасный способ. Я ведь мирный испано-американец? Блять, не успел встретиться лицом к лицу со своим прошлым - уже лезут черви из могильной плиты.

Открываю дверь и выхожу прямо к ней: уверенно и не мешкаясь ни на миг. Но кто я? Джио Эйнауди или Джей Альварес? Два абсолютно противоположных типажа и сейчас выбор стоит только передо мной. Слишком сложно и ответственно определить того, кому доверю определить дальнейший ход событий (игры?), даю себе подумать пару секунд, а потом небрежно выпаливаю - Соскучилась? - в мире бессчетное количество слов, покоящихся на страницах толковых словарей, но именно в этот момент на ум приходит лишь одно.
Кажется, это и есть грандиозное возвращение Джио Эйнауди.
Я знаю, что я провоцирую, нарываюсь на что-то неприятное, но что мне будет? Даже если она кинется сейчас на меня с бешеным желанием расцарапать лицо, я в два счета смогу остановить хрупкую девчонку. Джио, ты совсем не изменился. Все так же не считаешься с чувствами других людей, любишь смотреть за их реакцией и ухмыляться или расплываться в полуулыбке. Я вызывающе смотрю ей прямо в глаза. Прямо сейчас я затеял игру, в которой нет мне равных. Верю, в то, что она это понимает и не станет бросать вызов мне. Выжидаю ее ответной реакции.
Ну что, Лаззари, поиграем?
Я первый бросаю кости.

В мою голову пришло случайное осознание, и я почувствовал себя самым мерзким человеком в мире. Так оно и было  — это бесспорно. Я осознал, что мы слишком похожи. В ее душу так же, как и в мою въелось одиночество, которое во внешнем мире не показывает себя, но напоминает о себе бессонными ночами. Удаётся ли ей его глушить алкоголем? Или у неё другие методы борьбы с этим зверем?
Я не мог этого знать, да и не хотел.
Мы вот сейчас стоим тут, каждый по себе, но при этом у каждого душа — оголённый провод. Плесни водой и все заискрится, засверкает, выйдет наружу. А потом затухнет и все закончится. Как будто не было ни итальянской жизни, ни американской, как будто — это все чей-то кошмар и вот-вот он проснётся в своей кровати, сотрёт со лба холодный пот, и с облегчением прошепчет: «спокойно, это всего лишь страшный сон». И птицы продолжат свою утреннюю трель, листва на деревьях все так же будет колыхаться от дуновения ветров и ступив на траву босыми ногами можно будет почувствовать щекочущую стопу влажность. Но это не сон, а реальность, которая не всегда совпадает с собственными ожиданиями.
Я смотрю на неё, впившись глазами, изучаю. Американки выглядят совсем иначе. По ней же видно, что она не местная, за неё цепляется взгляд. Ее движения слишком резкие, я вдруг ловлю себя на мысли, что хотел бы увидеть как она танцует. Наверняка, при всей этой внешней резковатости и вражеской настроенности против всего мира — скрывается маленькая девочка, у которой отняли все, что у неё было. Если я всю свою жизнь был готов к смерти и подобному исходу, то для неё это стало ударом. И сейчас я точно осознал или прочитал все это по ней. Все же от прошлой жизни остались неплохие навыки, которые мне помогают и сейчас.
Передо мной стоит оголённая душа, потерявшая себя с приездом в Чикаго. Потерявшая себя ещё сильнее после встречи со мной.
Я всю свою сознательную жизнь огорождал себя от близкого общения с кем-либо. Я не знаком с понятием «лучший друг навсегда» или просто «лучший друг». Не давал клятву вечно дружбы на крови и не закапывал тайные сундучки с фотографиями, пожеланиями на взрослую жизнь.

Мне стало противно от самого себя, за то, что я вообще вздумал играть с ней в какие-то игры. Джей Альварес негодовал, не понимал что это за игры затеял Джио и стремился поскорее свернуть все это дело, словно ничего не было. Щелкнуть пальцами и все вернуть вспять. Вновь оказаться в душе, поплестись на кухню, собраться в магазин, но не выглядывать в окно. Жаль, что жизнь нельзя листать словно киноленту, то отматывая назад - устраняя ошибки прошлого, то - вперед. И вот бы сейчас внезапно обнаружить во вселенной создавшуюся кротовую нору - пройти сквозь нее и оказаться в прошлом, для того, чтобы изменить будущее, минуя все законы физики.   
Джей умеет проигрывать, в отличие от джио, привыкшего только побеждать.
Всегда получается так, что самая тяжелая борьба — борьба с самим собой. Я метался меж двух огней. Альварес сострадал брошенной на произвол судьбы девочке. Эйнауди было все равно, он лишь хотел поскорее избавиться от неё, купить бутылку пива, найти новую квартиру, и вернуться в свой вымышленный умиротворенный американский мир.
Эйнауди оказался слабаком, сбегающим от проблем. При всей наружной уверенности внутри он был пуст, так же как и Альварес. Второй хотя бы пытался наполниться, идти против собственноручно построенной системы и у него это получалось.
— Прости, — говорю я, сам не зная, за что именно прошу прощения: за своё поведение или за то, что участвовал в операции по поимке отца, тем самым обеспечивая себе шанс на выживание и побег. Мне было неприятно стоять рядом с ней и понимать, что я стал одной из причин нахождения ее здесь. Совесть? Никак иначе проснулась после долгого и крепкого сна. В последний раз это чувство я испытывал в детстве, когда
На меня повис груз последствий от содеянного. Я беспечно живу в америке, а где-то тататаььаа и мне не было жаль его, он являлся таким же отвратительным человеком - как и я. Мне было жаль, что из-за этого пострадала невинная девочка, которая за несколько месяцев прочувствовала настоящий вкус жизни. Отпечаток бесконечной грусти отразился словно в зеркале на ее лице.

[float=left]только пепел знает, что значит сгореть дотла.
но я тоже скажу, близоруко взглянув вперед:
не все уносимо ветром, не все метла,
широко забирая по двору, подберет.[/float]
В мою голову пришло случайное осознание, и я почувствовал себя самым мерзким человеком в мире. Так оно и было  — это бесспорно. Я осознал, что мы слишком похожи. В ее душу так же, как и в мою въелось одиночество, которое во внешнем мире не показывает себя, но напоминает о себе бессонными ночами. Удаётся ли ей его глушить алкоголем? Или у неё другие методы борьбы с этим зверем?
Я не мог этого знать, да и не хотел.
Мы вот сейчас стоим тут, каждый по себе, но при этом у каждого душа — оголённый провод. Плесни водой и все заискрится, засверкает, выйдет наружу. А потом затухнет и все закончится. Как будто не было ни итальянской жизни, ни американской, как будто — это все чей-то кошмар и вот-вот он проснётся в своей кровати, сотрёт со лба холодный пот, и с облегчением прошепчет: «спокойно, это всего лишь страшный сон». И птицы продолжат свою утреннюю трель, листва на деревьях все так же будет колыхаться от дуновения ветров и ступив на траву босыми ногами можно будет почувствовать щекочущую стопу влажность. Но это не сон, а реальность, которая не всегда совпадает с собственными ожиданиями.
Я смотрю на неё, впившись глазами, изучаю. Американки выглядят совсем иначе. По ней же видно, что она не местная, за неё цепляется взгляд. Ее движения слишком резкие, я вдруг ловлю себя на мысли, что хотел бы увидеть как она танцует. Наверняка, при всей этой внешней резковатости и вражеской настроенности против всего мира — скрывается маленькая девочка, у которой отняли все, что у неё было. Если я всю свою жизнь был готов к смерти и подобному исходу, то для неё это стало ударом. И сейчас я точно осознал или прочитал все это по ней. Все же от прошлой жизни остались неплохие навыки, которые мне помогают и сейчас.
Передо мной стоит оголённая душа, потерявшая себя с приездом в Чикаго. Потерявшая себя ещё сильнее после встречи со мной.
Я всю свою сознательную жизнь огорождал себя от близкого общения с кем-либо. Я не знаком с понятием «лучший друг навсегда» или просто «лучший друг». Не давал клятву вечно дружбы на крови и не закапывал тайные сундучки с фотографиями, пожеланиями на взрослую жизнь.

[float=right]
⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇
мы останемся смятым окурком, плевком, в тени
под скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст.
и слежимся в обнимку с грязью, считая дни,
в перегной, в осадок, в культурный пласт.
⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇⠇
[/float]
Мне стало противно от самого себя, за то, что я вообще вздумал играть с ней в какие-то игры. Джей Альварес негодовал, не понимал что это за игры затеял Джио и стремился поскорее свернуть все это дело, словно ничего не было. Щелкнуть пальцами и все вернуть вспять. Вновь оказаться в душе, поплестись на кухню, собраться в магазин, но не выглядывать в окно. Жаль, что жизнь нельзя листать словно киноленту, то отматывая назад - устраняя ошибки прошлого, то - вперед. И вот бы сейчас внезапно обнаружить во вселенной создавшуюся кротовую нору - пройти сквозь нее и оказаться в прошлом, для того, чтобы изменить будущее, минуя все законы физики.   
Джей умеет проигрывать, в отличие от джио, привыкшего только побеждать.
Всегда получается так, что самая тяжелая борьба — борьба с самим собой. Я метался меж двух огней. Альварес сострадал брошенной на произвол судьбы девочке. Эйнауди было все равно, он лишь хотел поскорее избавиться от неё, купить бутылку пива, найти новую квартиру, и вернуться в свой вымышленный умиротворенный американский мир.
Эйнауди оказался слабаком, сбегающим от проблем. При всей наружной уверенности внутри он был пуст, так же как и Альварес. Второй хотя бы пытался наполниться, идти против собственноручно построенной системы и у него это получалось.

Мне больше не хотелось бросать кости, вырываясь за победой вперед. Я готов смириться с поражением. Сейчас я проиграл сам себе.
Какого черта ты тут делаешь? - доносится до моих ушей и отзывается эхом в голове, а я совсем не готов отвечать на этот вопрос, потому что не знаю какого черта я тут делаю и как тут оказался.
Какого черта ты не в тюрьме? непроизвольно ежусь, когда вопрос вновь долетает до моих ушных раковин и остается в мыслях.
Она задает слишком сложные вопросы на которые у меня нет ответа. Джио желает вырваться из закоулков сознания, пытаясь взять реванш в битве с Альваресом, кричать, что я не в тюрьме, потому что только один из нас мог попасть туда и этим человеком стал - твой отец. Но он молчит, потому что никакой битвы не существует и соответственно никакого реванша и быть не может.
— Прости, — говорю я, сам не зная, за что именно прошу прощения: за своё поведение или за то, что участвовал в операции по поимке отца, тем самым обеспечивая себе шанс на выживание и побег. Мне было неприятно стоять рядом с ней и понимать, что я стал одной из причин нахождения ее здесь. Совесть? Никак иначе проснулась после долгого и крепкого сна. В последний раз это чувство я испытывал в детстве, когда обидел мать, сказав, что она вышла замуж за тирана и родила меня для воспитания такого же тирана и убийцы. После - меня долго мучил этот укол совести, но за теми детскими словами и скрывалась истина. Кажется, потом я похоронил в себе данное чувство, иначе бы не выжил.
На меня повис груз последствий от содеянного. Я беспечно живу в америке, а где-то на севере италии гниет заживо человек, и мне не было жаль его, он являлся таким же отвратительным человеком - как и я. Мне было жаль, что из-за этого пострадала невинная девочка, которая за несколько месяцев прочувствовала настоящий вкус жизни. Отпечаток бесконечной грусти отразился на ее лице. 

Я не могу обвинять себя ни в чем. Я всю жизнь получал только то, чего хотел. Даже сейчас, когда во мне уже пару шотов какой-то дрянной водки, а телефон предательски оказывается вложенным в руку с открытым диалогом — я понимаю чего хочу. Вверху неприятно горит надпись online, а выше нее имя — бертран селби. Человек, с которым я бы хотел оборвать всякие контакты, удалить из записной книжки номер, вычеркнуть из списка студентов, как завершенный этап жизни. Я пытаюсь внушить это себе, но глубоко в душе, я понимаю, что это человек, которого прямо сейчас я хочу больше всего на свете.
Это уже не диалог, а ебаный монолог, прежде всего, моей души. Я заглядываю в него, все без изменений, сообщения остаются непрочитанными.  Перечитываю их, хотя уже выучил наизусть, разбуди меня в 03:00 и я воспроизведу их без запинки; каждая запятая отзывается во мне колюще-режущей раной, каждая буква равна одному ножевому.

Смотрю на чёрный экран телефона, желая кинуть его в стену и разбить к хуям. Он не виноват, что у его владельца проблемы с головой. Замахиваюсь, выбираю наилучшую точку в стене, чувствуя себя словно в тире, а моя мишень не красный круг в центре, а этот самый ублюдок — бертран селби. На секунду в стене вырисовывается его силуэт, с ухмылкой, лисьими глазами, которые смеются надо мной. Это не обычный смех, это смех самого дьявола, потешающегося над жалким бесом. Над кучей моих сообщений, отправленных в никуда, над тем, как я пытаюсь достучаться до него, над всеми моими растоптанными чувствами. Нет, я не могу это терпеть, я больше не вижу ни цели, ни силуэта, ни ухмылки. Только голая стена и телефон с разбитым экраном на полу. Прямо в яблочко.

Меня штормило от всех воспоминаний, едко засевших в голове, я не мог думать ни о чем (о ком) другом, кроме него. На завтра у меня назначена важная встреча с важными людьми, а мои мысли заполнены лишь одним.
Меня мало волнуют европейские коллеги, прибывающие для проведения презентации по истории западной философии. На мне висит задача все организовать и уладить, загладить небрежно вылезшие углы. Я не могу. Я не могу загладить углы собственной личной жизни, чего они от меня хотят? Ах да, я ведь строю из себя успешного человека с весьма удачной личной жизнью, знали бы они как обстоят дела с этим в действительности. Знали бы они, что я вытворял со своим студентом, знали бы и отправили меня на принудительное лечение.
Я и не притронулся к бумагам, необходимых для подготовки к завтрашнему дню. Кажется, я выбросил папку с документами в прихожей на пол, а может и оставил на столе в кабинете. Ебет ли меня это? Конечно же нет. Завтра я обязательно обеспокоюсь этим вопросом и все улажу, а сейчас все, чего я хочу — это выпить очередную стопку и завладеть бертраном селби. Жаль, что с первым дела обстоят намного лучше, чем со вторым. Блять, я ведь даже готов променять стопарь водки на него, он вообще понимает на какие я жертвы ради него готов пойти?
Встаю с кресла, безразлично окидывая взглядом стену и валяющийся на полу телефон «ты завтра об этом обязательно пожалеешь, но сейчас тебе нужно только выпить» я слышу собственный голос в голове, мысленно соглашаюсь с ним и направляюсь на кухню.
Опрокидываю в себя вместо одного шота — два, и понимаю, что стены квартиры меня давят, как накинутая петля на шею. Мне тяжело дышать «вот сейчас ты начнёшь умирать, а у тебя даже телефона нет, неудачник, никто тебе не окажет первую помощь» мне становится смешно от собственных мыслей, и я осознаю, что никогда бы не хотел умереть в подобных обстоятельствах. Чётко представляю себе эту картину, как обеспокоенная мать не смогла до меня дозвониться и имея запасные ключи отправилась узнать, что со мной случилось и куда я пропал. Находит меня на собственной кухне и вызывает всех, кого только можно вызвать. Судмедэксперт в причине смерти укажет «обтурационная асфиксия», а может быть придумает что-то умнее, опишет в мельчайших подробностях, что этому способствовало и выдаст заключение. Больше всего в этой ситуации жалко мать, я ведь у неё один. Расстроился ли бы бертран? Коллеги? Студенты? Я уверен, что на сайте университета появилась бы статья о внезапной смерти молодого, но перспективного преподавателя философских дисциплин. Даже гордость распирает, окажусь на первой странице и вовсе не за профессиональные заслуги, а просто за то, что умер.
Много ли нужно человеку для счастья?

Когда тебя сжимают стены собственной квартиры у тебя есть два пути решения проблемы: первый — забить хуй и лечь в кровать, ожидая сон, второй — покинуть квартиру до лучших времён. Самир явно не из тех, кто ищет легкие пути, поэтому он обувается в свои любимые рибоковские кроссы и стремглав вылетает на свежий воздух. Он не в состоянии думать о том, куда идёт, доверяется собственному подсознанию и нервным импульсам идущим от мозга к ногам. Но он ещё не знает, что они все в предательском сговоре против него и ведут туда, куда он бы в здравом уме никогда не сунулся.

Осознание того, что он находится там, где не должен быть приходит слишком поздно. 
Пару секунд он стоит на месте, не решаясь сделать шаг, но хуже, чем сейчас быть не может, поэтому выдохнув он направляется прямо внутрь. Ему никогда не нравился этот парк, в воздухе постоянно ощущалась болотная вонь, шедшая от небольшого прудика и даже несмотря на рассаженные по всей площади зеленые насаждения и скамейки для сосущихся малолеток выглядело все угнетающе. А ещё самым важным критерием для неприязни являлось то, что бертран любил этот парк. Настолько любил, что мог провести здесь весь день, читая какую-нибудь замудренную книгу по совету Самира.  У него даже появилась любимая зассанная лавочка в самом дальнем и неприметном углу. Там воняло ещё хуже, чем в остальных местах, вероятно, потому что туда почти не попадало солнце и местные бомжи тоже облюбовали эту скамью. Берт, видимо, не сильно отличался от бомжа, поэтому они как-то поделили ее без драки.

Чем дальше он шёл, тем сильнее у него все сжималось в груди. Будто кто-то затеял игру «холодно-горячо» и он шёл по верному пути в ту сторону, где его и ждал спрятанный сюрприз. Он прошел мимо лавки Берта, на которой сладко посапывая дремал бездомный, заведомо подложив под себя газетенки. Селби не мог затаиться где-то слишком далеко от собственного места, это было на него не похоже.
Оказалось, что хуже, чем сейчас все-таки может быть.